Хорольская яма [изд. 1989 г.] - Евгений Степанович Кобытев

на дорогу, забитую машинами и повозками. Сбросив пару авиабомб, с ревом взмывают они вверх, делают новый заход, снова идут в пике и бросают бомбы. Над дорогой вскидываются черные веера дыма, земли, обломков машин и повозок, доносятся гулкие раскаты страшных взрывов.　

Эти хороводы бомбардировщиков напоминают мне хороводы осторожных диких гусей, выискивающих на весенних полях место для посадки и кормежки. Но там после гулкого выстрела охотника гуси тревожно, испуганно гогоча, шумно взмывают вверх и улетают. Фашистским же стервятникам здесь нечего бояться: в Пирятине нет зенитных батарей, не видно и наших истребителей.　

Бомбят и город. После налета среди золотых вершин деревьев медленно тянутся в небо черные грибы дыма, а под ними всплескиваются красно-оранжевые, молчаливые языки пламени.

Неподалеку от нас аэродром. На нем нет ни бомбардировщиков, ни истребителей. Он пуст. Изредка с него поднимается «кукурузник», как мы называем самолет ПС-2, и, прижимаясь к земле, улетает по своим делам.　

— Кра-ах-х! — вдруг раздается страшный, не сравнимый ни с какими бомбежками взрыв, от которого сыплется земля с бруствера в окоп и у меня все обрывается. Над аэродромом взметнулось гигантское черное облако.　

— Что это такое?　

— Что случилось? — слышатся встревоженные голоса опомнившихся людей.　

Откуда этот страшный взрыв, если в воздухе нет самолетов врага?　

— Братцы! Это взрываются авиабомбы на аэродроме!.. — догадывается кто-то.　

— Да, видно мы окружены, — отвечает другой.　

— Кра-ах! Крах! Ах-ах!.. — снова грохают на аэродроме взрывы, от которых земля, кажется, ходит ходуном.　

— На головы фашистов свалить бы эти бомбы, — угрюмо ворчит кто-то.　

— Видно, поднять и сбросить их нечем: видишь — третий день ни одного бомбардировщика отсюда не вылетело! — говорит мой сосед, остервенело врубаясь в землю лопатой.　

На большое поле, расположенное совсем рядом с нами, автомашины свозят какие-то большие белые пакеты. На поле растет и растет большой белый курган. Никто из нас не может понять, что это за пакеты. Строятся догадки.　

— Не сухари ли это, братцы? Вот бы прихватить пару кульков! — говорит наш старшина.　

Когда стало темнеть, на вершине белого кургана, который стал смотреться темным силуэтом на фоне неба, вспыхивает костер.　

— Какой дьявол зажигает огонь в ночь, — кричит громко кто-то из наших.　

Из костра на холме полетели в темное небо красные, зеленые, белые ракеты. На вершине кургана образуется огнедышащий кратер и начинается настоящее извержение ракет.　

Грандиозный фейерверк освещает разноцветными огнями сотню изумленных, восхищенных и встревоженных лиц, высунувшихся из ячеек окопов.　

— Вот это да-а! — тянет кто-то.　

— Да что ж это такое?　

— Разве не видишь — сигнальные ракеты сжигают.　

— Тут их, товарищи, на целую войну хватило бы!　

Всю ночь извергает в небо каскады разноцветных огней этот необычайный вулкан…　

Вечером следующего дня, 17 сентября, нам раздают бутылки с зажигательной смесью и оглашают приказ. В приказе говорится, что со стороны Лубен движется фашистская механизированная колонна в количестве 30 машин и 70 бронетранспортеров с пехотой. Нашей батарее ставится задача отразить их атаку.　

— По окопам! — командует командир батареи.　

Я спрыгиваю в окоп, выкапываю углубление-полку и ставлю туда врученные мне бутылки.　

Позади наших солдатских ячеек, метрах в десяти, вырыт окоп для помощника командира батареи — разудалого младшего лейтенанта. Слышу его голос:　

— Ну, вот! Отсюда я половину фашистов перестреляю!　

Перед лицом трудной, неизмеримо трудной боевой задачи эта «ободряющая» реплика звучит ненужной бравадой.　

Смеркается. Уже плохо видна прорезь и мушка винтовки, лежащей на бруствере. Время от времени я вскидываю ее, холодную, пахнущую ружейным маслом, прикладываю к плечу, направляю ствол на еще светлое небо и, установив мушку в прорези прицела, стараюсь запомнить прикладку для стрельбы. В моем окопе, соединенном с окопами моих товарищей ходом сообщения, страшный сквозняк. Дрожа от холода, я смотрю в черную темноту. Там вот-вот должны вспыхнуть фары вражеских машин,　

…Ночь проходит в тревожном ожидании. Под утро через Пирятин хлынули войска из Прилук. Сразу становится веселей — мы не одни. Нас внезапно поднимают по команде из окопов, строят и вливают в проходящую колонну.　

С новой силой забили фонтаны разноцветных ракет. На фоне их сполохов причудливыми темными узорами смотрятся стволы, ветви и листья осенних деревьев. Впоследствии огни праздничных фейерверков, как и багрянец и золото осени, будут вызывать в моей душе чувства тревоги, настороженности и близкой опасности.　

Мы идем вначале строем. Ожидается очередной налет авиации на переправу через реку Удай и пешим приказано как можно быстрее переправиться через мосты, минуя автомашины и повозки.　

Небольшими группами, под командой сержантов, мы пробираемся в сутолоке и давке через переправу.　

На рассвете мы уже у входа в село Демеевка. Наша группа из десяти бойцов под командой сержанта Райцена, командира нашего огневого взвода, неожиданно оказывается в голове колонны. Мы отходим на обочину, садимся на траву и ждем свой полк. Я вижу многочисленный штаб Юго-Западного фронта во главе с командующим фронтом генерал-полковником М. П. Кирпоносом. Штаб двигается пешим порядком в голове колонны войск, идущих на прорыв. Все генералы, штабные офицеры вооружены автоматами. У некоторых немецкие автоматы. Вместе со штабом идут, по-видимому, партийные работники Киева, организовавшие вместе с войсками оборону города. Среди множества суровых, сосредоточенных, решительных лиц военных — командиров высокого ранга, запомнились чернобровый, моложавый член Военного совета фронта М. А. Бурмистенко, начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта генерал-майор И. X. Баграмян, одетый в черную бурку.　

При виде штаба мы вскакиваем и вытягиваемся в струнку. Кирпонос подзывает вашего сержанта Райцена и спрашивает, из какой мы части. Сержант, старый солдат, участник боев в Финляндии, лихо рапортует. Генерал-полковник приказывает определить нас в идущее впереди штаба боевое охранение.

Когда мы проходим Демеевку, слышится прерывистый гул самолетов. В окнах розовых облаков мелькают эскадрильи немецких бомбардировщиков. Они сбрасывают свой смертоносный груз прямо над нашими головами. Бомбы летят с мелодичным, леденящим душу свистом и обрушиваются на только что пройденные штабом и нами мосты и участки пути. Страшно подумать, что там происходит в тесноте и давке.　

После Демеевки идем по открытым местам. Справа, в цепочке лесов, затерялся Удай. Слева — конца краю нет золотым полям.　

По бокам колонны, метрах в трехстах от нее, темными цепочками двигаются бойцы сторожевого охранения. Оглянувшись назад, можно увидеть бесконечную извивающуюся ленту войск. По обочине дороги идут поодиночке и небольшими группами беженцы из Киева. Среди них выделяется симпатичная, круглолицая, чернобровая девушка в сером платье и с котомкой за плечами.　

На нее пялят глаза молодые солдаты.　

— Девушка! Пристраивайтесь к нам! — кричит веселый молодой паренек, отирая пот с лица.　

— Пристраивайтесь! Веселее будет! — поддерживают другие.　

Девушка, явно польщенная вниманием такого большого числа «добрых молодцев»,